Рынок современного искусства в Армении
На Art Fair мы ничего не купили, зато на всё посмотрели, а ещё поговорили с Maринэ Кароян, директором центра HayArt и Karoyan Gallery, художественным руководителем фестиваля перформативного искусства Are, пианисткой (и это, кажется, ещё далеко не всё).
“Галерея была основана несколько лет назад, внутри Института современного искусства, ICA. Её основатель — Назарет Кароян. Когда мы начали эту деятельность в галерее, для нас было самым важным то, чтобы были представлены очень разные художники, которые работают в разных медиа, и они каким-то способом переходят привычные для нас границы — в рисовании или в инсталляциях, или же в видеоарте.
То есть они не только рисовальщики — они делают всё: и перформансы, и видеоарт, а в последнее время уже и вещи, связанные с NFT. Мы обращаемся к уникальным художникам, которые сосредоточены не только на сфере изображения действительности, а используют всё многообразие возможностей творения — делают и перформансы, инсталляции, и работают с разными материалами. Они не ставят для себя границ в плане самовыражения”.
Armenia Art Fair — теперь ежегодное событие. Маринэ рассказывает о своих впечатлениях от участия в нём:
“Мы участвуем в Art Fair уже в третий раз. Первые два года участвовали — это в 2018 и в 2019 году, до ковида. Потом, во время эпидемии, мы не участвовали — один раз ярмарка проводилась онлайн, другой я уже плохо помню. Но я как-то больше люблю это человеческое общение… Что-то живое, случайное — это мне интересно больше, чем просто выложить работы онлайн для того, чтобы что-то продалось. Когда всё делается только для продажи — это неинтересно. Поэтому мы не участвовали в прошлые разы.
Это наш третий раз. И очень приятно, что проводятся такие мероприятия. Ведь организовать Art Fair — это титаническая работа. Думаю, что каждый год будет всё лучше и лучше. Конечно, есть ещё много чего, что организаторам предстоит сделать, но они и слушать умеют — когда участник выражает свои пожелания, они с удовольствием слушают, работают над этим. Значит, всё будет хорошо, и дальше станет лучше. Art Fair — это трудная работа, потому что в Армении по большому счёту рынка искусства не существует. То есть покупают, конечно — друг у друга, кто-то пойдёт и купит прямо у художника, но это не рынок, это базар. That’s not a market, всё-таки, it’s a bazar. А чтобы он стал market’ом, нужно, чтобы он систематизировался, чтобы он нашёл некое институциональное оформление. И нужна работа галерей. И для этого нужно время и нужны деньги, конечно. А так, целом, приятно, это место собрания коллег и друзей.
В этом году, к тому же, были организованы очень хорошие дискуссии. Полезные и интересные. И в том числе позвали интересных галеристов. Это глобальные галеристы, и они обмениваются опытом. Вы, наверное, были на панельных обсуждениях? Очень интересно было, очень интересно! То есть как бы этот образовательный сектор приходит, что тоже хорошо.
Ну, кроме галереи мы ещё много чем занимаемся — кроме галереи у нас есть ещё тысяча и одна работа. Я управляю HayArt-ом, Назарет — основатель и руководитель Института современного искусства. То есть тут ещё тысяча и один хвост у нас”.
Мы с Маринэ сидим за столом рядом с уголком их галереи. По двум стенам развешаны работы двух художников. В этом году представлены Ашот Ашот (Achot Achot) и Саймон Фишер (Simon Fisher). Я прошу Маринэ рассказать подробнее о том, как они выбирают художников для Art Fair.
“Каждый год, когда мы решаем участвовать, мы определяем, кого мы будем представлять. Потому что каждый год как бы привносит свой, новый, аромат. Так мы и решаем — согласно своей интуиции о том, что соответствует моменту. Конечно, у нас есть любимые художники, которых намного больше, чем тех, кого мы представляем. Но так мы договариваемся с художником. В этом году обе работы зарубежные, кстати — их отправили FedEx’ом. То есть это художники не отсюда.
Один живёт во Франции — Ашот Ашот. Уже, кажется, тридцать лет. А Саймон Фишер — австралиец, всегда там жил. Родился в Кении, но вырос в Австралии. Это очень интересные художники.
Для нас важно то, что художник действительно живёт своим делом, что он любит искусство. Художник, знаете ли, не всегда любит искусство. Для многих оно превращается в работу, превращается в бизнес. А, бывает, художникам становится скучно. Многие художники с течением времени и вовсе не желают больше заниматься искусством — у них overdose, burnout. Но наши любят искусство, они живут в искусстве. И по-человечески это очень приятно. К тому же, они наши друзья. Все, кого мы представляем — наши друзья. Кого бы мы ни представляли на протяжении всех этих лет, никогда не было такого художника, которого бы мы выбрали, наблюдая за ним издалека — мы всегда находимся в хороших человеческих взаимоотношениях. Они просто друзья”.
Маринэ рассказывает и о том, как художник Ашот Казарян стал Ашот Ашотом, ещё живя в Армении — репетативные элементы первых его работ так и перечисляли: “Ашот, Ашот..”. Art Fair же в первую очередь устраивается для продажи и покупки искусства, развития рынка:
“Всё связано. Это важно представлять себе — скажем, Art Fair сам по себе с неба не упадёт. Если есть Art Fair, это означает, что сфера уже развилась в какой-то мере, и художников полно. И, действительно, художников много. Они очень разные — эти художники. И институции искусства уже есть, они тоже очень разные. В Армении это развито — это не только музеи, есть и частные галереи и коллекции, и городские инициативы. И художники тоже разные. Есть и очень хорошие художники. Но проблема состоит в том, что армянское искусство никогда не капитализируется. То есть оно ещё не вышло на международный рынок. Поэтому такого рода мероприятия, как Art Fair — это конечно, шаг в глобальный мир искусства, шаг, значение которого сложно преувеличить.
Конечно, чтобы организовать ярмарку, нужно хорошо представлять себе специфику этой сферы в Армении — нужно много ходить, знакомиться с художниками, разговаривать. Все делают разное — и организации, и художники, и частные коллекционеры. Скажем, Институт Назарета — Институт современного искусства — готовит кураторов. В государственном университете такого образования не получишь: университет даёт что-то very general. А ICA — это уже после университета, post-educational; институт некоторое время был закрыт, у них не было здания. А теперь здание появилось, они делают реновацию и, я надеюсь, осенью откроются. Многие люди ждут этого. Неформальное образование, которое предлагает ICA, очень высокого уровня: если вы понаблюдаете за культурной сферой Армении, вы заметите, что в ней особенно активны те люди, которые прошли через Институт. А всё потому, что в ICA невероятно разнообразная программа: начиная с курсов по истории искусства, по философии, и заканчивая анализом современного искусства. Они дают качественное общее образование и учат критическому анализу — в обычном вузе этого нет. Вуз — это как бы мутант, проросший из советской системы образования, что-то, что ничего общего с современным искусством не имеет”.
Днём ранее в рамках Art Fair прошла презентация книги “A Pathway Through Modern and Contemporary Armenian Art”, написанной Ианом Робертсоном и дополненной Назаретом Карояном. Моя собеседница рекомендует почитать её всем, кто интересуется современным армянским искусством.
“Эта книга только что вышла. Часть написал Назарет [Кароян] — он написал о том, какие организации были созданы за тридцать лет независимости Армении, чем каждая из них занимается. Это своего рода база данных.
Про армянское искусство в целом почти ничего не написано — есть тексты об отдельных сюжетах, касающиеся отдельного художника, объединения, выставки. Но, к сожалению, такого, чтобы всё это было собрано в какое-то приличное, целостное ревью, — очень мало. Поэтому и рынка нет — одно с другим связано: пока целостная история не будет записана, воплотить её в реальность будет так же очень трудно — ведь люди не знают, что тут у нас есть.
Например, когда люди приезжают, ты им говоришь: “Знаете, какая у нас насыщенная художественная жизнь..? В один день три открытия, шесть концертов, пять перформансов…”. И это действительно так. Нам всегда сложно выбрать, куда пойти — наши друзья на нас обижаются. Тут постоянно происходят активнейшие культурные процессы — после ковида так вообще, весь мир как будто в какой-то истерии. Очень разные вещи. Вот я организовываю фестиваль перформативного искусства ARé. Фестиваль в этом году был невероятно масштабный. Он высосал из меня всю кровь, но это всё сделала я”.
Art Fair — конечно, во многом ещё и место собрания, встречи с друзьями и незнакомцами. Пока мы разговариваем, к Маринэ то и дело подходят люди — кто-то задаёт вопросы и берёт буклетик, кто-то передаёт приветы. Давние друзья заходят рассказать последние новости, обсуждают успешность ярмарки с финансовой точки зрения. Заглядывают художники и писатели. При этом люди не задерживаются — надо успеть обойти всё.
“Мы хорошо себя чувствуем в Армении — мы здесь со своими друзьями, мы окружены прекрасным искусством. Только бы не было войны — чтобы мы могли делать то, что мы делаем. У нас уже есть большой опыт — последние тридцать-сорок лет мы постоянно вращаемся в сфере искусства. У меня вот изначально было две линии интересов — я по профессии музыкант, пианист, и музыкой я занимаюсь до сих пор. Но параллельно я интересуюсь ещё и современным искусством. Современное искусство в Армении — очень большая область, это наше богатство, и мы совсем не хотим оставлять своё богатство и уезжать.
Но искусство может существовать только в мире. Иначе невозможно найти в себе силы что-то делать, что-то новое, искать себя в новых направлениях, быть креативным — ты думаешь только о том, как бы остаться в живых. Это первоочередная вещь, она сильно подкашивает. Могу сказать, что после войны мы с большим трудом восстанавливаемся, этот процесс только-только начался и идёт тяжело. И, конечно, другие войны не способствуют тому, чтобы сфера восстанавливалась быстрее. Постоянно как бы Дамоклов меч висит над твоей головой, и ты не знаешь, упадёт он или нет”.
Разговор с Маринэ получается не очень структурированным. Мы ещё немного говорим о Центре современного искусства и о фестивале, который она делает.
“В этом году фестиваль проходил с 17 марта по 1 мая. В прошлом году это было в июле. Обычно я делаю ARe весной, но в прошлом году меня в это время назначили директором HayArt-а, и я подумала: “Ой, я сейчас не могу фестиваль делать”. Потому что в HayArt-е был развал — где-то пятнадцать-двадцать лет в здании ничего не делали, не подновляли его, не ремонтировали, но постоянно его использовали. И было как-то очень жалко HayArt. Мы немного привели его в порядок, и поэтому в прошлом году фестиваль провели летом.
В этом году ARe уже прошёл — с 17 марта по 1 мая. Очень насыщенно было в этом году, очень. Но очень приятно. Каждый год мы выбираем новую тему для ARe и заранее её объявляем, но потом так получается, что, когда доживаешь до этих дней, тема начинает работать совсем по-другому. Я уже начала бояться назначать тему.
Скажем, в 2018 году, когда мы делали ARe, в Армении происходила революция. Представьте себе: вот мы в свежеотремонтированном здании делаем ARe, а тут по улице революционеры ходят туда-сюда. Тогда я уже придумала тему следующего года — тема была “Failure”, ошибка. Наши сказали: “Ой, это что ты такое говоришь, накаркаешь ведь!” Я им говорю, что речь не про революцию: мол, взгляните на failure шире, на failure как на нечто, через которое чему-то учишься. Год прошёл, наступил день фестиваля. Мы были в полнейшем failure.
А в этом году тема была такая — “Вверх ногами”. Год назад мы это придумали, время подошло, и оказалось, что мы попали в это точь-в-точь — Украинская война, армянско-турецкие отношения… Теперь я боюсь тему этого года придумывать, говорю: “Нет, пусть другой думает!”. Надо, наверное, что-то оптимистичное, чтобы хотя бы это сбылось. Наверное, будто в воздухе что-то как бы интуитивно ощущаешь, думаешь, мол, ой, как хорошо. А это очень опасно!
В рамках ARe мы сделали и другие важные вещи — например, мы сделали антологию перформативного искусства. Антология — это как бы такая ступень, значимая и в глобальном отношении, и лично для меня: я наконец добилась этого. Я уже много лет хотела что-то подобное сделать, но было трудно с деньгами. А в этом году нас профинансировало Министерство внешних дел Германии, мы все вместе собрались и сделали эту антологию. В перформанс-арте это необходимо, ведь перформанс — это мимолётное искусство, перформансу очень легко пропасть. Что-то уже безвозвратно потеряно, забыто. Мы же хотим всё немного собрать и сохранить. Нам было сложно, потому что, скажем, в 90-х и нулевых либо не было документации, либо её было мало; или же записи сохранились на DVD, не знаю, на аналоговом носителе. Мне с этим что делать? То есть это всё нужно было оцифровать. А оцифровка — это очень большая работа. И мы не можем её когда-то завершить полностью — это ongoing процесс, мы постоянно будем находить и добавлять, находить и добавлять, снова и снова.
Современное не пропадёт, потому что люди научились записывать — у них есть камера, звукозаписывающие устройства, всё, что требуется для документации. А тогда у нас такого не было: мы делали очень интересные вещи и не могли их зафиксировать. Поэтому надо хотя бы сохранить то, что у нас есть.
Вообще вопрос архивации в Армении, конечно, стоит на первом месте. Отсутствие архивации означает полное исчезновение материала. В антологии перформанс-арта мы выставили не только перформансы, но всё остальное, что у нас было — фото, видео, концепт, описание, информацию об участниках. И потом есть отдельные куски — скажем, статьи, где-то что-то писалось и о перформанс-арте, эти тексты мы так же вставили в антологию. Мы ещё сделали подкасты с художниками — продолжаем их делать. Художники вживую рассказывают о том, почему они начали свою деятельность, чего им не хватало, как начинался перформанс-арт в Армении. Мы создали все возможности, чтобы человек смог лет через двадцать, когда нас уже не будет или мы не сможем всего припомнить, изучать это искусство. Да и сами художники не всегда помнят то, что делали — время так быстро идёт, культура развивается, и часто забываешь даже то, что сам сделал. Так что и сохранением искусства, и его архивированием мы тоже занимаемся. Много, много у нас занятий”.
