Благословен строитель, возведший мост!

Саят-Нова — это загадка, разгадывая которую приходится наводить мосты и преодолевать огромную культурную дистанцию.

Чтение поэзии вообще требует определенных читательских навыков — не говоря уже о поэзии, далеко отстоящей от наших дней. Даже русских поэтов XVIII века — Ломоносова, Тредьяковского — широкая публика едва ли читает вне учебного контекста, потому что плохо их понимает и не получает удовольствия. Дистанция между нами и Арутюном Саядяном, который известен как Саят-Нова, неизмеримо больше, чем между нами и Тредьяковским, но сегодняшний читатель может опереться на переводческие подвиги, совершенные множеством выдающихся поэтов и переводчиков, среди которых Валерий Брюсов (“Я на чужбине соловей, а клетка золотая – ты” ), Арсений Тарковский (“Ты спросишь о своем рабе, а я отвечу”), Михаил Лозинский (“Ты – как сирена, что губит плывущих”).

Валерий Брюсов, автор знаменитой антологии “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней, в переводе русских поэтов”, опубликованной впервые в 1916 году, в трагические дни геноцида, писал, что Саят-Нова — поэт «величественный, многообразный, по-тютчевски чуткий и, как Мюссе, страстный: один из тех «первоклассных» поэтов, которые силой своего гения уже перестают быть достоянием отдельного народа, но становятся любимцами всего человечества».

Надо сказать, что в русских переводах тоже не сразу становится понятно, почему поэты и переводчики так им восхищались — потому что автор и переводчики принадлежат не только к разным языкам, но к разным поэтическим традициям. А ведь понимать, что такое поэзия и как она устроена, можно очень по-разному.

Стоит начать с того, что Саят-Нова был ашугом. Ашуг — это автор-исполнитель, профессиональный певец и музыкант, сочиняющий песни и исполняющий их на праздниках и при дворе. Например, таков бард-бродяга Ашик-Кериб. Вспомните эту сказку, пересказанную Михаилом Лермонтовым, и последний завершенный фильм Сергея Параджанова. Это история о странствующем певце, которому Св.Георгий магическим образом помогает вернуться из чужбины к истечению срока разлуки с возлюбленной.

Ашуг импровизирует свои песни, сочиняя их по случаю и на заказ, и его песни, как вообще народная поэзия, передается из уст в уста. Саят-Нова – необычный ашуг: он умеет писать и записывает тексты своих произведений, благодаря чему они и дошли до нас. Да, стоит подчеркнуть, что то, что мы читаем как текст, — на самом деле тексты песен.

О чем он поёт? Ованес Туманян говорил, что Саят-Нова — “великий поэт несчастной любви”. Вроде бы несчастная любовь дает импульс поэтическому творчеству повсюду, но более привычная нам поэзия ищет оригинальности там, где Саят-Нова опирается на набор клише и традиционных образов. Его лирический герой тоскует, мучается, страдает, умирает от жажды, его душа горит огнем, бьют фонтаны слез, какая-то сплошная любовь волнует кровь. Иногда это более развернутые образы вроде реки и моря (мир как море, а человек — как лодка, которая блуждает и колышется на волнах). Заставить эти кажущиеся нам банальными вещи звучать по-русски хоть сколько-нибудь нетривиально – задача непростая. Все они театральны и условно-декоративны, как иранские миниатюры — это гирлянды условных, нарисованных наивным художником, жестов, у которых своя потаенная эстетика. Сергей Параджанов оживил эту эстетику и придал ей неочевидную изобразительную и смысловую глубину в фильме «Цвет граната» .

Проблема здесь еще и в том, что образы эти взяты из традиционного набора, которым русский читатель обычно не владеет. Это и целые сюжеты сказок и легенд: читателю, который с ними знаком, достаточно упоминания их героев – и получается символ. Таковы Фархад и Ширин, Меджнун и Лейла. Или вот в доброй половине стихотворений встречается соловей — а где соловей, там, конечно, и роза. Соловей и роза – есть такая персидская сказка; но это и поэма армянского поэта Григориса Ахтамарци (ок. 1470 – ок. 1550). Вариации на тему этого традиционного сюжета разнообразны и резонируют далеко за пределами персидско-турецко-армянского ареала, например, в русской поэзии — это баллада Афанасия Фета и стихотворения¹___________ «Соловей и роза»____________ В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поёт над розою восточный соловей. 
Но роза милая не чувствует, не внемлет, 
И под влюблённый гимн колеблется и дремлет. 
5Не так ли ты поёшь для хладной красоты? 
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты? 
Она не слушает, не чувствует поэта; 
Глядишь, она цветёт; взываешь — нет ответа. Александра Пушкина и Александра Блока.

В русских переводах экзотика Востока нередко выражается использованием «восточных» слов, поэтому к любому сборнику переводов Саят-Новы приложен словарик. Достаточно в него заглянуть, чтобы узнать, что бюльбюль — это как раз соловей (по-турецки; но и в персидском то же слово). Саят-Нова играет такими словами и их звучанием, бросая переводчику вызов. Вот, скажем, слово яр — «милая, милый», без различения рода — это и персидское яр (яран) “любимый/любимая”, и армянское слово с тем же значением, но для Саят-Новы здесь важно созвучие с турецким яра, означающим “рана” — раны у него повсюду. Еще и Евангелие, и “блаженный” звучат по-армянски так, что Саят-Нова использует это как внутреннюю рифму.

Поэзия вообще эксплуатирует частичные звуковые повторы, но когда эти созвучия не только между словами одного языка, а между словами разных языков, это ставит переводчика в очень трудную ситуацию. Задумайтесь: Саят-Нова сочинял для того, кто владеет не только набором традиционных образов, но одновременно и армянским, турецким и грузинским языками, и способен оценить игру звука и смысла, возникающую из переплетения этих языков. В нескольких его экспериментальных текстах используется одновременно армянский и азербайджанский; есть и текст, где чередуются армянские, грузинские и персидские строфы.

Есть предание, что признание грузинского царя Ираклия II Саят-Нове обеспечило не только его искусство в игре на чонгуре и сазе и вокал, но и нововведение, которое он продемонстрировал перед меджлисом: при дворе исполнялись традиционные персидские песни, а Саят-Нова наполнил эту традиционную форму сочиненным по случаю грузинским текстом вместо обычного фарси. Это примерно как запеть рок-н-ролл по-русски. Целое десятилетие Саят-Нова провел в Телави при дворе Ираклия II в качестве придворного ашуга.

Как за невинным натюрмортом в европейской живописи может скрываться философское высказывание о бренности жизни, так и слова стихотворения могут говорить о чем-то, что не лежит на поверхности. И это что-то не вполне доступно читателю, в том числе и переводчику как читателю. Так, знаменитое стихотворение «Твой силен ум…» его переводчик Валерий Брюсов полагал обращенным к возлюбленной («дочери царя»), но Саят-Нова адресовал его своему могущественному покровителю.

Первые три строчки из приведенных ниже высечены на памятнике, поставленном в память поэта в Ереване (пересечение улицы Московян и проспекта Месропа Маштоца, в парке имени Комитаса).

Не всем мой ключ гремучий пить: особый вкус ручьев моих!

Не всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих!

Не верь: меня легко свалить! Гранитна твердь основ моих!

Так наводненьем без конца их тщетно подрывать зачем?

Бьет ветр морской, песок гоня: песка не меньше будет все ж!

Живу ль, не станет ли меня, – толпу напев разбудит все ж!

Уйду, но в мире с того дня и волос не убудет все ж!

В Абаш, к арабам, к индам прах Саят-Новы ссылать зачем?

Абаш – это Эфиопия, вместе с арабами и индусами известная, но удаленная часть мира, за пределами родного культурного ареала. Любопытно, что в первой процитированной строке Саят-Нова использует образы, перекликающиеся с евангельскими (ср. «Не знаете, что просите; можете ли пить чашу, которую я буду пить?» Мф 20:22; «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять; а кто будет пить воду, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» Иоанн, 4: 13-14).

У русского поэта Якова Полонского есть стихотворение, определенно навеянное этим текстом Саят-Новы.

Существуют два рукописных сборника Саят-Новы, первый из которых составлен самим поэтом и содержит армянские и азербайджанские стихи, записанные грузинскими и армянскими буквами, и указана мелодия исполнения, а другой составлен по заказу грузинского царевича Теймураза Багратиони сыном поэта в 1823 году. Рукопись Саят-Новы использовал Геворг Ахвердян, врач по профессии, собиратель и исследователь фольклора, который в 1852 году в Москве опубликовал сборник Саят-Новы с предисловием, где изложил собранную по крупицам биографию поэта. Немногое из нее известно достоверно: родился в Тифлисском армянском квартале Авлабар то ли в 1712, то ли в 1722 году, в семье ремесленника, в юные годы не только пел и сочинял, но и был искусным ткачом, изобретя портативный ткацкий станок. После удаления от двора Ираклия II был пострижен в монахи, служил священником, а погиб в 1795 году от рук солдат персидского шаха Ага Мохаммеда то ли в Тифлисе, то ли в монастыре Ахпата.

Мелодии песен Саят-Новы сохранились благодаря композитору и музыковеду Мушегу Агаяну и певцу Шаре Тальяну, которые в первой половине ХХ века собирали его песни, сохранившиеся в народной традиции. Как эти песни звучат в современном исполнении, можно услышать, например, вот здесь:

Псевдоним поэта — а он вставляет его как своеобразную подпись в свои произведения ближе к концу — предмет разночтений: его переводят по-разному, от “царя песнопений” до “охотника за песнями”, хотя он означает, скорее всего, “внук Саяда”. Однако трудно отделаться от мысли, что этот ткач слов и мелодий намеренно сделал свое имя частью поэтической игры.

Благословен строитель, возведший мост!

С ним камень свой прохожий в лад положит.

Народу жизнь я отдал, — за это мне

Могильную плиту мой брат положит.

Кто сердцем благороден, душой высок,

Сорвет, воспрянув гордо, оковы с ног,

А наш герой отыщет свинца кусок —

На стол купца, удаче рад, положит.

Труба слепого рока о том поет,

Что потерял достаток почтенный род, —

А кто нуждался в шерсти, сегодня тот

Парчи да шёлка в скрыню клад положит.

Добро и зло, мой боже, разъедини!

От деспота лихого оборони!

Не на врага в обиде я в эти дню

Любимый друг мне в чашу яд положит.

Вы, соловьи без вдохновенья, кому нужны?

Пройдет любовь — ее мученья кому нужны?

Саят-Новы стихотворенья — кому нужны?

Теперь любой созвучья в ряд положит.

(перевод Арсения Тарковского)