Песнопения Святого Григора из Нарека

В Армении книгу Григора Нарекаци почитали не только как текст. Её клали у изголовья больных, чтобы исцелить; страдающих бессонницей книга избавляла от их недуга. Выкладывали её на поле в ходе ритуала, призванного оградить селение от мора. Фрагменты трёх песнопений из неё вошли в богослужебный обиход Армянской церкви.

Известно около трёхсот рукописных копий “Книги скорбных песнопений”. Самая древняя из них, созданная в 1172 году, хранится в Матенадаране, государственном книгохранилище Армении.

Десятый век был относительно мирной эпохой культурного расцвета Армении, хотя она и была зажата между двумя мощными соперниками – продвигающейся к востоку Византийской империей и слабеющим арабским халифатом. Нарекский монастырь был основан к югу от озера Ван в 935 году монахами, бежавшими из Каппадокии и исповедовавшими принятую в Византии после Халкидонского собора точку зрения на природу Христа.

Ученые монахи вели доктринальные споры. Споры эти были между разными толками христианства – сторонниками разных христологических представлений. В полемике участвовали монофизиты – сторонники учения, которое исповедовали Древневосточные церкви, не признавшие решений Халкидонского собора. Согласно ему, Христос обладал лишь божественной, но не человеческой природой. На Халкидонском соборе победили их оппоненты диофизиты, полагающие, что у Христа две природы – это взгляд и современных православных, и католиков, тогда как современная Армянская апостольская церковь придерживается миафизитства, согласно которому природа Христа как богочеловека едина. Вопрос о природе Христа — это вам не вопрос о том, обладает ли пёс природой Будды: участники споров обвиняли друг друга в ереси и писали друг против друга полемические сочинения, предавали друг друга анафеме, и всё это было, среди прочего, отражением тогдашней общественно-политической повестки. Еретиками считали и тех, кто отвергал церковную иерархию, но не Христа, и тех, кто проповедовал аскетизм.

Немногое достоверно известно о биографии Григора. Он вырос и получил образование в монастыре вместе со своим старшим братом у своего родственника, настоятеля Нарекского монастыря, богослова Анании Нарекского. Хотя в диспутах о христианской доктрине Григор был вынужден критиковать оппонентов, он видел в них не только еретиков, но и христиан, и стремился сохранить единство церкви. Эта позиция навлекла на него гнев начальства. Вот как житийный текст описывает то, как за ним прислали проверяющих:

“…собрались епископы и князья и послали за ним, дабы учинить над ним суд и покарать ссылкой как еретика. И к святому пришли посланные ими люди, чтобы увести его с собой. Но он сказал им:

"Давайте сначала отведаем чего-нибудь, а потом двинемся в путь".

Он велел зажарить двух голубей и принес положил на стол перед ними, предлагая отведать. Была пятница. Это у пришедших ещё более усилило подозрения, и они сказали:

Вардапет, разве сегодня не пятница?

А он будто не помнил и говорит:

Братья, простите мне мой грех. Я не знал, что сегодня пост.

И, обратившись к жареным голубям, промолвил:

Восстаньте и летите к своей стае, ибо сегодня пост.

В тот же миг, как только святой произнес эти слова, голуби ожили, оперились и на глазах у всех улетели. Увидев это чудо, посланцы поразились, пали ниц перед ним и, вознося хвалу Богу, просили об отпущении грехов.”

Кроме оживления птиц, в фольклоре бытуют и другие предания о его чудесах. В одном из них, например, Григор Нарекаци оказывается пастухом, а из его пастушьего посоха вырастает туя. Сюжет этот, кстати, заимствован из апокрифических преданий о детстве Иисуса Христа.

В главном сочинении Григора из Нарека мы увидим песни-плачи. Они полны разнообразными и нескончаемыми укорами самому себе, какое-то самоуничижение в квадрате. Откуда это и зачем это нужно? Автор рассматривал эти тексты, написанные от имени кающегося и вопиющего о своей греховности человека, как полезные для души читателя: каждый должен увидеть себя в этих жалобах, тогда ему откроется путь к очищению и самосовершенствованию.

Исповедальные плачи были специфическим жанром литературы Средних веков, очень далеким от того, что нам привычно сегодня в литературном произведении. Мы привыкли к романтическому и постромантическому герою: читатель соотносит себя с ним условно, потому что личность поэта – личность исключительная. Автор и его лирический герой отличаются от обычных людей. Но все-таки в этой исключительности, скажем, того же Бродского есть что-то и мне не чуждое, я тоже исключительный и неповторимый, хотя и, возможно, не столь замечательный, как лирический герой Бродского.

Но “Я” средневекового поэта должно было впускать в себя любого читателя. И поэтому, как отмечает Сергей Аверинцев, у автора “все приметы индивидуальной биографии должны быть либо устранены, либо обобщены до такой всечеловеческой парадигмы, в которой каждая деталь без остатка переработана в символ. Все члены общины могут произнести текст как своё аутентичное коллективное высказывание, то есть что каждый применяет каждое слово к самому себе, и притом без всяких метафор и раздвоений, возможно более буквально.” Это тем более интересно, что сквозь текст “Песнопений” Нарекаци повсюду просвечивает Библия. Предполагается, что душа читателя песнопений должна воспринимать мир Писания как тот, в котором живет он сам: это не далёкие ему персонажи, о которых рассказаны какие-то истории. Библейские образы собственно образуют жизнь читателя-христианина, а не просто изображают жизни сквозь призму сознания некоего героя. Соответственно, слова “я согрешил” из уст лирического героя и из уст читателя – это свидетельство о вере, эти слова возвращают ему благодать.

Только самого по себе произнесения без специфической направленности сознания мало. Как писал отец Григора Нарекаци епископ Хосров в 950 году: “Без толку молоть языком воздух, если не следуешь мысли, ибо Господь смотрит в сердце, а не на губы.”

Кроме “Книги скорбных песнопений”, Григором Нарекским также написаны религиозные гимны, в основном к христианским праздникам, комментарий к Песне Песней, в котором он рассказывает о том, что этот текст для Ветхого завета символизирует союз Бога и Израиля, а для Нового – союз воплощенного слова Божьего и церкви, и несколько панегирических текстов. Гимны по своему эмоциональному тону полностью противоположны «Песнопениям», они наполнены радостью. Слово «сокровище» (гандз), с которого автор начинает каждый гимн, стало обозначением жанра армянской религиозной поэзии.

Языком поэта говорит Всевышний, и сам Григор был в этом убеждён. Песнопения выглядят как гирлянды образов, нанизанных на нить. Это последовательности эпитетов и метафор, которые образуют что-то вроде кумулятивного перечня, но не описательного, а гипнотическим образом кодирующего внутренний опыт. Важно то общее, что проглядывает в элементах этого перечня.

Русскоязычный читатель познакомился с “Книгой скорбных песнопений” благодаря поэтическим переводам Наума Гребнева. Современный комментированный и научно-обоснованный перевод, выполненный М. О. Дарбинян-Меликян и Л. А. Ханларян, впервые опубликован в 1988 году с замечательным предисловием С. С. Аверинцева в серии “Памятники литературы Востока”. Он передает дух подлинника, и хотя переводчики не стремились сделать его поэтическим, получившийся текст впечатляет именно несомненными поэтическими достоинствами.

Парадоксальным образом эти слова, написанные тысячу лет назад, звучат в этом переводе как актуальная поэзия, причем такой высокой концентрации духа, что она, кажется, уже никак не привязана ко времени и месту своего появления.

Ниже приведены фрагменты из нескольких глав.

Я не кто иной, как конь говорящий,
Но жестоковыйный, необузданный и неукротимый,
Я – осленок своенравный, дикий и упрямый,
Я – телица, не носившая ярма, непослушная и необученная,
Я – человек исступленный, отлученный и заблудший,
Я – домовладыка, достойный смерти, нерешительный и ленивый,
Я – разумный по естеству, свиреп, звероподобен и нечист.
Я – олива дикорастущая, бесплодная, годная лишь на сруб,
Мое тело для души моей – источник печали, упреков и терзаний,
Я – неисцелимо ранен, беспомощен и неспособен стоять,
Я – ожерелье из золота кесарева, потерянное и несбереженное,
Я – раб негодный, беглый и жалкий.
(22)

Не умножай горестей моих – горестей стенающего,
Не уязвляй меня – раненого,
Не карай меня – наказанного,
Не мучай меня – истерзанного,
Не секи меня – побитого,
Не повергай меня – павшего,
Не губи меня – совратившегося,
Не отвергай меня – удалившегося,
Не отлучай меня – гонимого,
Не стыди меня – бесчестного,
Не укоряй меня – содрогающегося,
Не сокрушай меня – сломленного,
Не смущай меня – встревоженного,
Не волнуй меня – неспокойного,
Не сотрясай меня – колеблемого,
Не повергай в смятение меня – захваченного бурей,
Не обдирай кожи с меня – растерзанного,
Не дави меня – разбитого,
Не грызи меня – искусанного,
Не ослепляй меня – помраченного,
Не ужасай меня – устрашенного,
Не опаляй огнем меня – обожженного,
Не убивай меня – недужного,
Не обременяй тяготами меня – немощного,
Не утяжеляй ярма на согбенной спине моей,
Не усугубляй горечи скорбных моих стенаний,
Не будь суров ко мне – праху,
Не будь жесток ко мне – пеплу,
Не будь строг ко мне – сотворенному,
Не будь грозен со мною – пылью.
Не сражайся Ты, великий, со мною – малым,
Ты, свет, со мною – земным,
Ты – по естеству своему добрый,
Со мною – по природе своей греховным,
Ты – лоза благословенная, со мною – плодом проклятия,
Ты – сладость истинная, со мною – горечью совершенной,
Ты – неизменно величаемый, со мною – презренным,
Ты – просфора жизни, со мною – закваской глиняной,
Ты – Господь господ, со мною – илом земным,
Ты – неиссякающее изобилие, со мною – неимущим рабом,
Ты – неотъемлемое богатство, со мною – бесприютным страдальцем,
Ты – неоскудевающая благость, со мною – наибеднейшим нищим.
(17)

Подчас видим мы средь черных ворон
Стаи голубей белых,
А среди коней неистовых, скверных -
Агнцев смиренных,
В числе хищных собак - ягнят жертвенных,
Кротость - в жестокости,
Совершенство - в недостатках,
Смирение - в кичливости,
Правду - во лжи,
Искренность - в хитрости,
Прямодушие - в коварстве,
Доброту - во зле,
Благопристойность - в наглости,
Милосердие - в беспощадности,
Раскаяние - в безнадежности,
Благосклонность - во гневе,
Примирение - во вражде,
Снисхождение - в язвительности,
Ободрение - в обиде,
Благословение - в метании стрел.
Никогда я не мог верно рассудить:
Кто ж из земнородных здесь унаследует Тебе?
(31)

Перевод с древнеармянского М.О. Дарбинян-Меликян и Л.А.Ханларян