Мы и наши горы

В описаниях фильм Генриха Маляна обозначен как комедия. Но комического там немного, и уж во всяком случае ужас и драма перевешивают. Сегодня мы расскажем о фильме «Мы и наши горы» — картине-размышлении о природе власти.

Повесть армянского писателя Гранта Матевосяна была экранизирована на излёте оттепели, в 1969 году. 

По сюжету пастухи косят сено на горных пастбищах. Обнаружив, что к ним приблудились четыре чёрные овцы, решают зарезать двух и поесть шашлыка. Хозяин овец Реваз ест вместе с ними, но тут выясняется, что это были его овцы, и пастухи отдают ему за них деньги. Вроде бы конфликт улажен — кажется, тут и конфликта-то никакого нет. Но подлинная драма разворачивается из-за того, что жена Реваза сообщила о пропаже участковому милиционеру, и он уже взялся расследовать дело, которое остановить, как оказывается, невозможно. Даже если нет ни ущерба, ни потерпевшего, ни заявления от потерпевшего: пастухи сами со всем разобрались, не прибегая к официальным инстанциям и закону, и владелец овец Реваз (его роль играет Артавазд Пелешян) не имеет к пастухам претензий. 

Моя знакомая рассказывала, как однажды в Лондоне пьяные привязались к её мужу, отставному британскому морпеху, и стали задирать его. Он вынужден был защищаться кулаками. Дело происходило на глазах двух полицейских, которые стояли неподалеку и не вмешивались в происходящее, а когда он разобрался с агрессивными выпивохами, полицейские подошли спросить, всё ли в порядке: «Мы видели, что вы и сам справитесь, и не стали мешать».

Такая позиция принципиально чужда советскому милиционеру – и в целом советской власти, которая не готова делиться с людьми правом вершить суд и устанавливать справедливость. Заблудшие овцы, их принадлежность и судьба в трактовке власти – отнюдь не личное дело участников происшествия. Каждый из допрашиваемых задает милиционеру вопрос: «Реваз что, заявление написал?». «Это не важно,» — отвечает лейтенант милиции. И всё же с точки зрения здравого смысла это важно.

Лейтенант милиции – а его играет Сос Саркисян, будущий доктор Гибарян в «Солярисе» Андрея Тарковского – вроде бы такой же человек, как и пастухи, за тем исключением, что он уехал в город. Все в деревне его знают. Пастухи просят его сфотографировать их на групповой фотографии с косами — благо у милиционера всегда с собой фотоаппарат. Он в каком-то смысле здесь свой, и ведёт себя соответственно — ищет, к примеру, одному из пастухов невесту. Ему нужно объяснить для самого себя, зачем предавать пастухов суду.

Есть у него риторический ход, позволяющий обосновать общественную опасность деяния. 

Подслушав однажды внушение, которое некий начальник делал его коллеге за чрезмерную мягкость, он всем повторяет услышанную им историю: муж, пропивший кольцо собственной жены, им же ей и подаренное, теперь заслуженно «исправляется» в лагере, потому что в следующий раз он пропил бы народное, а этого допустить никак нельзя. Чего только виновник потом ни натворит, если почувствует себя безнаказанным! 

Если в твоих руках власть (даже если ты просто участковый), она провоцирует на то, чтобы её употребить. У тебя кобура на боку. В сценах, где милиционер пытается «расколоть», разговорить пастухов, он хотя и очень по нашим временам легко, но давит на них, угрожая, а однажды даже лезет драться. Как ты со мной разговариваешь?

Попытка проучить пастухов за то, в чём они не видят никакого проступка, приводит к потерям времени, сил, ресурсов. Это милиционер ничего не делает, не производит — а они косят и ухаживают за стадами. Пока они под дождём идут в город на суд, некому убрать сено – теперь оно сгниёт. Но участие в странных и бессмысленных ритуалах, которые диктует власть, важнее сгнившего сена и – потенциально – человеческих судеб.

По дороге пастухи своими силами разыгрывают суд, по очереди беря роль судьи и допрашивая подсудимых. Это грустно-ироничная клоунада, вроде как подготовка к реальному выступлению в суде, оканчивается вердиктом, который можно воспринять только в шутку, но в контексте советской истории он звучит откровенно зловеще:

 «…за две съеденные овцы приговаривается к расстрелу».

Почему же тогда, в 1969 году, все это виделось кому-то — публике, худсовету, автору — как комедия, а сегодня видится как кромешный ужас? Может быть, потому что советский человек был индоктринирован настолько, что верил в справедливость советского строя, в самый гуманный суд в мире, который обязательно во всем разберётся, и сюрреалистический абсурд милицейской власти относил к частным случаям и недостаткам, а не к системным проблемам советского строя. Входящие вместе со своим стадом в город пастухи вместе с милиционером движутся к справедливости, так это виделось в 1969 году. 

Соцреалистический канон диктовал творцам, что надо показывать жизнь в формах узнаваемых, но идеализированных. Вот и тут мы имеем дело с исключительно положительными героями, у которых могут быть отдельные забавные, характерные, индивидуальные черты. Вот прекрасные и честные труженики, пастухи-горцы, вот честный милиционер, который поднимается высоко в горы и не жалея усилий расследует «дело». Все они кавказцы, поэтому эмоциональны, но мудры «жизненной мудростью». Вот один из пастухов собирался поступать в университет — он читает стихи. Но все эти положительные герои участвуют в абсурдном ритуале, который нужен лишь для того, чтобы продемонстрировать лояльность власти, которая из города вершит их горные дела.

Сегодня мы знаем, что логика полицейского насилия со стороны государства настолько самостоятельна и всеобъемлюща, что независимо от здравого смысла способна разрушать судьбы, семьи, дела жизни только ради следования каким-то внутренним интересам — не говоря уже о ситуациях, когда государство облекает в благовидные предлоги своё всепроникающее хозяйское отношение к подданным.

Авторы фильма как бы приглашают зрителя мысленно стать присяжным в этом суде, и он однозначно выносит вердикт «не виновен». А закон – где-то там, в городе, отдельно от реальной жизни в горах. Не только советские люди, но и вполне себе современные, и зрители XIX века отлично чувствовали, что есть справедливость, которая в руках непосредственного, местного начальства, от которого зависит, как представить дело в высшую инстанцию – и представлять ли его вообще. Это и реальная власть, и почва для злоупотреблений.

Вот как это показывает в драме «Горячее сердце» А.Островский:

---

Лейтенант милиции в отличие от городничего Градобоева руководствуется не собственной выгодой, а служебным рвением, но разве от этого легче?

Крупные художественные произведения со временем открывают новые смыслы, которые в момент создания не были актуальны. Сегодня “Мы и наши горы” выглядит как притча о человеке и власти.