Трехъярусные церкви-усыпальницы: диалог между христианской и мусульманской традициями в Армении XIV века

Тип трехъярусных церквей-усыпальниц появляется в Армении в первой половине XIV века. Их характерная трехчастная форма состоит из нижнего параллелепипеда, внутри которого располагается мемориально-литургическое пространство; свободного креста верхней часовни; и открытой многоколонной звонницы, несущей на себе конусовидный купол. Сегодня на территории страны сохранились три таких постройки –– церкви Сурб Аствацацин в Егварде (1321) и монастыре Нораванк (1339), а также храм Сурб Минас в Капутане (1349).

Исторический период, к которому относятся эти памятники, связан с последними десятилетиями владычества Чингизидов в Армении. В это время монгольская власть переживала политический и экономический упадок. Ильханы продолжали затяжную и довольно безуспешную войну с мамлюками, а окружающие их элиты в основном занимались междоусобными распрями. Масштабный внутренний кризис сопровождался ростом нетерпимости по отношению иноверцам-немусульманам. Армяно-христианское население становилось жертвой обременительных поборов и частых религиозных гонений. Например, при ильхане Абу Саиде (1316-1335) христиан вынуждали носить синие повязки и насильно татуировали; а монастыри, формально освобожденные от уплаты налогов, часто разорялись  сборщиками податей. Подробнее об истории армяно-монгольских отношений в XIII-XIV веках можно прочитать в статье в Википедии.

Впрочем, даже в столь неблагоприятные времена некоторые армянские князья, имевшие статус инджу (прямых вассалов ильханов), поддерживали достаточную стабильность в своих владениях. Обеспечивая экономическую жизнеспособность вверенных им земель, они также содействовали их культурному развитию. В частности, феодалы были главными покровителями церковного строительства: под их патронажем возводились новые храмы и комплексы, развивались существующие архитектурные ансамбли. 

К числу княжеских проектов относятся и трехъярусные церкви-усыпальницы. Выразительная монументальная форма и богатый декор этих памятников указывали на высокий статус их заказчиков и религиозную значимость комплексов, в которых располагались. 

Церковь в Нораванке была построена по заказу Буртела Орбеляна (ум. 1348) –– одного из влиятельнейших инджу того периода, в 1300 году ставшего главой крупной провинции Сюник. Эти земли достигли значительного процветания в правление «Великого» князя и его предшественников. На территории княжества действовали крупные обители (Воротнаванк, Татев, Нораванк), был восстановлен знаменитый Гладзорский университет. Кроме того, при Орбелянах Нораванк был существенно расширен и в конце XIII века стал резиденцией местных епископов. Построив здесь монументальную трехъярусную усыпальницу, Буртел, таким образом, создал памятник себе и своему роду прямо в религиозном центре княжества.

Столь же статусной являлась более ранняя церковь Сурб Аствацацин в Егварде. Основываясь на колофоне местного евангелия 1318 года, исследователи приписывают заказ этого памятника ишхану Азизбеку. В рукописи упоминается его патронаж религиозному строительству в «Егвардском ските» и учреждение монастыря Святого Иакова, частью которого, судя по всему, являлся трехъярусный храм. Не исключено,

что обеспеченный егвардский князь, как и Орбеляны, состоял на службе у ильханов. В том же источнике Азизбек описывается ярым противником «врагов креста Христова» –– возможно, подразумевается его участие в монгольских походах против Мамлюкского султаната.

В этом отношении храм Сурб Минас в Капутане стоит особняком в ряду этих памятников. Расположенный на кладбищенском холме в сравнительно небольшом селении, он, по-видимому, изначально был отдален от крупных политических и культовых центров. Об истории строительства церкви известно крайне мало. Практически единственным источником является посвятительная надпись на западном фасаде, указывающая на дату её возведения. Этот памятник, учитывая его конструктивную близость упомянутым церквям, без сомнения, принадлежит к той же группе мемориальных княжеских построек. Однако скромные размеры капутанского храма и лаконичность внешнего убранства указывают на более ограниченные средства его ктитора (что кажется весьма вероятным в условиях распада государства Ильханидов). 

Объясняя происхождение необычной формы трехъярусных церквей, современные исследователи обнаруживают в ней синтез нескольких художественных традиций. Во-первых, они включают эти храмы в давнюю армянскую практику возведения многоуровневых мемориальных сооружений. В христианском зодчестве Армении такие памятники известны начиная с раннего Средневековья. Примером может служить церковь VII века в Каренисе, имеющая похожую структуру –– совмещение нижней сводчатой крипты и верхней однонефной часовни. 

Во-вторых, церкви-усыпальницы XIV века очень часто сравнивают с армянскими каменными колокольнями предыдущего столетия. Они сохранились в нескольких монастырях: Санаине (колокольня возведена между 1211 и 1235), Ахпате (1245) и Гошаванке (1291). Тело этих колоколен также слагается из нескольких ярусов, расположенных на единой вертикальной оси, и обладает вытянутыми вверх пропорциями. В этом смысле здание в Гошаванке является наиболее близкой аналогией к мемориальным церквям. Несмотря на более внушительный размер, ее облик формируется из идентичных элементов –– нижнего «куба», верхнего свободного креста и открытой колонной ротонды (на данный момент утраченной). На ее фасаде даже имеются остатки внешней лестницы, примыкающей справа к порталу второго этажа и очень напоминающей по форме симметричные ступени в княжеских церквях-усыпальницах. В свою очередь, многоколонные звонницы, изначально увенчивающие все три колокольни, являются прямым прообразом для аналогичных решений в храмах XIV века. 

Интересно, что в интерьерах каменных колоколен обнаруживается та же «иерархия» верхних и нижних пространств, что и в трехъярусных усыпальницах. Например, в Гошаванке темное сводчатое помещение первого этажа (отведенное под книгохранилище) резко контрастирует с верхним залом, освещенным сквозь открытую звонницу. Световая градация, перекликаясь с внешним тектоническим членением зданий, создает почти театральный эффект, обогащающий восприятие архитектуры.

Наконец, аналогии для трехъярусных церквей-усыпальниц можно найти и в мусульманском зодчестве соседних регионов. К тому моменту христианские и исламские общности Армянского нагорья имели долгую историю культурных взаимосвязей (по меньшей мере со времен арабских завоеваний VIII века). Среди прочего это проявлялось во множестве взаимных художественных влияний в области архитектуры. Так, армянские архитекторы, нередко участвовавшие в строительстве мусульманских памятников, охотно заимствовали и интерпретировали элементы искусства «иноверцев», при этом обогащая его своими оригинальными решениями. Неудивительно, что в Армении XIV века ктиторы, имевшие тесные связи с окружающими их мусульманскими элитами, также искали прообразы для своих проектов не только в христианском, но и в исламском художественном контексте. 

В этой сфере наиболее близкими по форме к трехъярусным церквям являются малоазийские мавзолеи тюрбе (тюрк. «гробница») и похожие усыпальницы на территории Азербайджана. Среди них можно выделить, например, гробницы в Ахлате (кон. XIII в.); у медресе Якутие в Эрзуруме (1310); и в Хачин-Дорбатлы (1314). (Примечательно, что последний мавзолей был возведен тем же зодчим, который построил церковь в Егварде несколькими годами позже.) Важной особенностью этих усыпальниц является наличие высокого кубического или пирамидального цоколя, на котором размещается верхний башнеобразный объем здания. За счет массивного основания они приобретают дополнительный ярус, схожий с нижними этажами мемориальных церквей в Армении. В сущности, в мусульманских мавзолеях мы видим ту же идею многоуровневой, пирамидальной усыпальницы. Это свидетельствует об общности конструктивно-художественного ви́дения «исламской» и «христианской» архитектуры того периода.

Особый интерес представляют симметричные каменные лестницы, которые располагаются на западных фасадах трехъярусных церквей. Примыкая к верхнему порталу, они доходят до земли только в церкви в Нораванке, в то время как в егвардском и капутанском храмах ступени обрываются почти у самого начала. Традиционно это объясняется использованием дополнительных приставных лестниц, которые можно было убрать в случае какой-либо опасности. Вдобавок, учитывая статусность этих храмов, их верхние ярусы могли предназначаться для узкого круга знатных прихожан, поэтому доступ к ним сознательно ограничивался.

Однако не исключено, что изначально парные лестницы доходили до земли во всех трех храмах. На это указывают лакуны в облицовке западного фасада в Егварде, а также кажущаяся довольно неестественной асимметрия ступеней в Капутане. В полном виде эти лестницы придавали бы дополнительную пирамидальность мемориальным церквям, сообразную их монументальному пафосу. Аналогичные решения мы можем видеть в мусульманской архитектуре Малой Азии –– внешние ступени, примыкающие к уже упомянутым тюрбе или небольшим мечетям-киоскам внутри сельджукских караван-сараев (например, в Султан-хане в турецком Кайсери, 1230-е).

Типологическое единство трехъярусных церквей-усыпальниц выражается также и в схожем устройстве фасадных композиций. Наиболее очевидным это становится при сравнении егвардского и нораванкского храмов. Плотность их внешнего декора тектонически нарастает снизу вверх. Убранство первых ярусов состоит лишь из орнаментированных оконных рам, в то время как наверху мы видим гораздо большее пластическое разнообразие: трехчастные слепые аркатуры, декорированные архивольты и оконные обрамления, многосоставные кресты, фигуративные рельефы. На западной стороне храмов в эту схему встраиваются многосоставные, обильно украшенные порталы. Ярусное членение фасадов акцентируется профилированными карнизами, опоясывающими все здание по периметру. Орнаменты и декоративные мотивы также принимают самые различные формы: «сельджукская цепь» (полукруглые валики, слагающиеся в звенья); мукарнасы (конструктивные и декоративные своды, похожие на фрактальные структуры медовых сот или сталактитов); восьмиконечные звезды, четырехконечные кресты и иные геометрические и флоральные паттерны; изображения святых (Богоматери, Христа и др.), животных (львы, олени, орлы) и мифологических персонажей (гарпии, химеры).

Вопрос о влиянии исламской традиции в декоре церквей-усыпальниц является более сложным. Несмотря на изначальное мусульманское происхождение некоторых из этих элементов (например, мукарнасов, «сельджукской цепи» или мифологических образов), к моменту возведения храмов они уже долгое время интерпретировались армянскими зодчими в отрыве от своего первоначального контекста. Однако даже среди таких, уже ставших «традиционными», форм мы находим некоторые поразительные заимствования. Наиболее примечательным среди них является фриз под куполом церкви в Егварде, состоящий из изразцов иранского происхождения. Изначально он включал в себя около 50 фрагментов (из которых сохранилось 11), и на большей части из них изображался трехлопастной орнамент с полустишиями из героического эпоса «Шахнаме» –– главного текста средневековой иранской культуры. Основываясь на сравнительном анализе, исследователи приписывают эти плитки мастерам из Кашана, одного из крупнейших ремесленных центров при Ильханидах. Надо сказать, памятник в Егварде был не единственным примером подобной «апроприации» в армянском зодчестве XIV века. Похожие углубления для изразцов можно обнаружить, например, в церкви Спитакавор около села Вернашен (1321). Столь явное включение ирано-исламских образов и смыслов в программы христианских храмов в центре Армении кажется весьма красноречивым свидетельством теснейших культурных связей между армянами и окружающим их мусульманским миром.